"Генерал Лев Рохлин и 8-й армейский корпус" - лейтмотив сайта Елены Садчиковой и Игоря Гольдберга.
Полки и батальоны:Елена Садчикова: "Ну, настоящий... бронированный полковник"
Игорь Гольдберг познакомил меня с полковником Сергеем Бугаем в 1997 году. Тогда он командовал 182-м танковым полком, который, в последствии, вместе с 8-ым корпусом, также расформировали. Впечатление он на меня произвел колоссальное. Огромный, двух метров роста (как только в танк помещался), громогласный, он распекал на плацу двух нерадивых солдат, пустившихся в самоволку: их послали кабель тянуть, а они по местным барышням отправились. «Вас что, родители поперек кровати делали?!.», - кричал Бугай и голос его эхом звенел в воздухе. «Боже, - подумала я, - как же мне с ним разговаривать»? Но на поверку Сергей Николаевич оказался добродушным, открытым человеком. Потому, наверное, и дружим до сих пор. Поэтому и разговор с ним очень откровенный получился.
Сергей Николаевич, сначала не с армии, наверное, настоящая самостоятельная жизнь началась? Ведь, насколько я поняла, в роду не было военных?
Нет, если не считать, что мой дед во время войны погиб в Белоруссии. Он был командиром инженерно-саперной роты. А все остальные – шахтеры, учителя, земледельцы. А вот я всегда хотел быть офицером. Но окончил школу в городе Шахты, и отец определил, что я должен стать инженером, причем горным. И работать я должен на его родной шахте, которой он отдал 25 лет своего здоровья, трудясь в забое. Взял за руку и привел меня в 17 лет в Новочеркасскский политехнический институт, горный факультет. Специальность он тоже выбрал сам: технология, комплексная механизация разработок подземных месторождений угля. Проучившись два года, понял – не мое. И просто-напросто сбежал из дома. Уехал в Харьков и поступил в Гвардейское высшее танковое командное училище (тогда оно так называлось). Вот оттуда и пошел мой, как многие саркастически называют, славный боевой путь.
Четыре года в училище, потом танковый взвод в Прикарпатском военном округе, потом был еще учебный взвод в школе прапорщиков там же. Хоть и не долго я там прослужил, всего год, но этот год дал мне очень много. Особенно с командиром мне повезло. Был там начальником школы дед-подполковник Гопта. Он учил меня быть командиром. Это пригодилось мне потом, когда я через год попал в десантно-штурмовые войска, причем попал по случаю: было представление на командира танковой роты, а мне предложили попробовать себя в новом качестве. Не считаю, что я был хорошим парашютистом, но, во всяком случае, «уверенно совершал прыжки со всех видов транспортной авиации», как писалось во всех последующих характеристиках.
Десантником Вы попали в Афганистан? Афганистан дал Вам учебу и опыт военный, но, наверное, прежде всего жизненный?
Да. Вы понимаете, любая экстремальная ситуация заставляет человека пересматривать не только свои убеждения. Опыт и навыки человек приобретает в сжатые сроки, сама обстановка заставляет мобилизоваться, принимать решения мгновенно и правильно.
Сергей, именно тогда Вы познакомились с Рохлиным?
Нет. Это случилось позже. В 1994 году я вынужден был вернуться в Северо-Кавказский военный округ – поближе к семье. Бог, наверное, мне помог, что я попал в Волгоград начальником оперативного отдела штаба 8-го Гвардейского корпуса. Тогда впервые я посмотрел в глаза этому человеку, хотя о нем я уже знал очень много. Уже тогда Рохлин был легендой: то, как он воевал в Афганистане, было у всех на устах, но, видимо, время не пришло еще открыто и откровенно говорить об этом. А то, как он воевал в Закавказье, нужно назвать подвигом командира, руководителя и человека.
Вы вместе с ним прошли Чечню…
Осмысливая все, что в Чечне произошло – как воевали, какие допускали ошибки, Лев Яковлевич сказал: «Бои в Грозном (а бои были страшные, просто бойня) ни в коем случае нельзя сравнивать с Афганистаном, ибо Афганистан – это легкая прогулка по прериям». По прошествии уже почти 15 лет вспоминая то, что было в Чечне, становится жутко, страшно. Но и чувство гордости тоже есть – мы выстояли, выдержали. Не кривлю душой абсолютно, и со мной согласны практически все офицеры, кто там был – слава Богу, что с нами был Лев Яковлевич. Был бы другой, не знаю, хорошо было бы или нет, но по-другому бы оно складывалось, не в нашу пользу – это уж точно.
Самое памятное – это последняя война. Наверное, потому что взрослые уже были по сравнению с Афганом, во-вторых, когда говорят, что Чечне 8-й корпус воевал, на самом деле не соответствует истине, потому что не было еще корпуса в реалиях. Он существовал лишь в приказах и обозначался флажками на картах генерального штаба. В лучшем случае этот сводный отряд можно было приравнять к полку. А, может быть, даже к батальону. Считая всех офицеров и самого Рохлина.
Но задачи стояли, как перед корпусом. Когда мы входили в Грозный, уже знали, какая страшная участь постигла 131-ю бригаду: она сгорела. Мотострелковый полк Тотской дивизии «чехи» растрепали, как хотели. А мы туда влетели. Действовали, как приказывал генерал-лейтенант Рохлин. И такое запоминается до конца. Тем, кто шел за нами, тоже было трудно, но то НАЧАЛО не сравнимо ни с чем.
Многое было непонятным даже для нас, офицеров, а ведь нас учили воевать. Но это была не аудитория военного училища. Здесь, на улицах Грозного все было непонятно и страшно: первая смерть, первый сгоревший танк. Только сейчас читаешь, вспоминаешь, думаешь,– и появляется какое-то чувство неудовлетворенности, недоделанности, хотя мы выполнили приказ командира. Наверное, самое главное, что мы тогда могли сделать и делали это. Когда ты думаешь, что командир тебя на смерть напрасно посылает, когда ты понимаешь, что это действительно так, но вдруг находишь в себе силы и переступаешь через себя, и идешь туда, да еще и ведешь за собой кого-то. Сожалеешь о себе, иной раз в истерику впадали, но все равно идешь, закрыв от страха глаза. Наверное, это и есть война, и мужчины есть для того, чтобы она продолжалась.
И все же, как не страшно было, а на Вашем счету спасенная жизнь солдата?
Уже сейчас, уволившись (или будучи уволенным, - полковник Баталов вам все уже рассказал про большую политику), я себе и другим говорю, что не было бы этих солдат, не сидел бы я с Вами рядом. Трудно это вспоминать…
Вообще для меня встреча с «дудаевцами» началась в ночь с 12 на 13 января 1995 года между станицами Червленная и Старониколаевка. Вот там впервые я вспомнил своего преподавателя на кафедре огневой подготовки в Харьковском училище, который учил нас тактике стрельбы с закрытых огневых позиций. Дед, мы так называли преподавателя, был принципиальный. Несмотря на то, что тактика такого боя не присуща танкистам, знать мы это были должны. Я «поплыл» при сдаче этого зачета, получил «неуд». Так я потом этот «неуд» ему целый месяц исправлял. И кто же знал, что через много лет, мне вновь придется сдавать этот экзамен, но уже не за оценку, а за собственную жизнь.
Между станицами Червленная и Старониколаевская был первый бой. Чехи недавали поднять головы. У меня под рукой уже были просчитанные цели. Когда стрелял подполковник Черноморец. Мы с ним сидели на связи и он кричал, что я принимаю огонь на себя. Но я был уверен, что снаряды лягут в пятидесяти метрах от нашего переднего края. Наверное, он тоже посчитал, сделал свою поправку и двенадцать снарядов положил красиво.
Когда мы поутру прошли и посмотрели, мне стало не по себе. Я увидел результаты огня артиллерии по живой, неприкрытой цели. Именно не прикрытой и не защищенной ничем. Это еще было время, когда боевики вели себя нагло и даже вызывающе, они чувствовали свое превосходство. Чуть позже мы узнали, что почти в каждом доме в Червленной был вывешен белый флаг. По мусульманским традициям это делается тогда, когда в доме - покойник.
Тогда впервые у меня появилась уверенность, что мы можем еще кое-что сделать.
А про солдатика я сейчас расскажу. Это уже был мой последний бой в этой войне.
Была улица Гикало в Грозном. Одна из групп, сформированная из остатков солдат и офицеров 131-ой бригады, была обстреляна дудаевскими боевиками. Обстреляна была очень грамотно: группа была зажата с трех сторон. Ребята сразу потеряли командира, он был ранен. Я был рядом. Для того, чтобы вытащить эту группу, мне необходимо было усиление огнем и броней.
Около десяти минут мы вели бой в полуокружении. Выложили практически все боеприпасы. Кроме смертельно раненого командира был еще раненный солдатик. К счастью, вовремя с ближайшего блокпоста подошел танк Уральского округа. Мы прикрыли броней командира (тогда никто не знал, что это был уже мертв), начали его вытаскивать. С противоположной стороны улицы опять «чехи» открыли огонь. Не знаю, что мной тогда руководило, наверное, просто желание по-быстрее выполнить задачу по выводу людей, я стоял рядом с танком, люк у наводчика орудия был приоткрыт и я наводчику на языке глухонемых (во всяком случае, он меня понимал) давал указание. Солдатик укладывал боеприпасы четко в указанные мною цели: в одну, во вторую, в третью. Когда он не понимал, я давал по цели очередь из автомата…
На улице домов становилось все меньше и меньше. Когда он выложил уже порядка десяти снарядов, из разрушенного дома вдруг вырвалась зеленая вспышка, и больше я ничего не помню…
Потом мне рассказывали, как я вытаскивал из танка этого солдатика, потому что в любую минуту могли начать рваться снаряды, которыми этот танк начинен. Потом были солдаты с огнеметами, вели огонь в ту сторону, откуда эта вспышка появилась. Цели я уже не видел. Потом опять была вспышка, и я проснулся в городе Краснодаре за сотни километров от Грозного. Это был госпиталь. Эпизод, один час хроники боя в городе. Но из таких эпизодов и складывалась вся та компания.
Я догадываюсь, что Вы за тот бой получили Орден Мужества?
Меня потрясло не то, что я был награжден, а то, как мне награду вручали. 23 февраля 1995 года в День защитника Отечества, согласно распоряжению командира Рохлина, я от оперативного отдела готовил праздничный приказ о вручении ценных подарков отличившимся военным. Одновременно, за соседним столом, начальник отдела кадров раскладывал правительственные награды. Подошел ко мне и попросил помочь ему. Мне нужно было по списку разложить медали и ордена, которыми были награждены военнослужащие 8-го корпуса. Я начал раскладывать, а он три коробочки в руках держит и на общий стол не кладет. В тот момент я не придал этому значения.
И вот начинается торжественная часть. Подходит полковник и выкладывает дополнительно те три коробочки и говорит: «Вот эту посмотри». Я коробочку открыл: там хранился Орден Мужества, я его впервые видел, это была новая российская награда. Мы еще подискутировали, сравнивая номинал новой награды с прежними боевыми орденами СССР. А сам думаю, когда все это закончится, почему он меня от себя не отпускает? Хотелось из зала посмотреть на награждение, а не из-за кулис. Стою, подаю награды по списку. Вдруг начальник штаба корпуса генерал Берлов зачитывает Указ Президента России о награждении: «Орденом Мужества награждается…» Звучит моя фамилия.
Вы знаете, я сначала не понял, а начальник отдела кадров меня уже в спину толкает, со сцены Leo Рохлин рукой машет, выходи, мол. Ноги ватные, в горле пересохло… Одно в мозгу: «За что мне-то? Ведь там такие люди были, такие вещи творили, а я»? Тогда я посчитал это не заслуженной наградой, а Лев Яковлевич мне на ухо шепнул: «Носи, ибо не ты оцениваешь, кто что заслужил». Обычно в таких случаях говорят: «Служу Отечеству». Я от волнения просто сказал: «Спасибо».
Но ведь на войне было и смешное. Ветераны Великой Отечественной часто вспоминают не только бои, но и курьезы. У Вас, я знаю, была своя история. Про коньячный завод?
Да… Кстати, когда коньячный завод в Грозном был ВЗЯТ! нашими войсками, меня в городе уже не было, а вот ребята рассказывали, что боевой дух солдат и офицеров 8-го Гвардейского корпуса поднялся вдвое, и пополнение уже не нужно было. Складывали байки, что в этом коньяке даже ноги мыли. Не знаю, не мыл, - я был в госпитале, и тот коньяк я уже попробовал в Волгограде. Привезли мне его ребята в шине для БТР (бронетранспортер). Я в тот момент находился был в штабе корпуса и готовил приказ о возвращении наших солдат из Чечни, поэтому встречать своих не поехал. Через некоторое время слышу, что по коридору тащат что-то большое и тяжелое. Два контрактника из нашей роты охраны прут (волокут) этот баул объемом в 100 литров и вручают мне презент из Чечни от офицеров корпуса.
Когда ребята ушли, я долго стоял и думал, куда его убрать, чтоб он посередине кабинета не маячил. Просто так его не вынесешь, поэтому приходилось разливать по емкостям, или просто пить вместо чая. Еще много дней коньячный дух витал по коридорам штаба. А я полгода на коньяк смотреть не мог.
Все эти годы Вы служили то там, то тут, воевали, лежали в госпиталях. А жена Катя?
О-ля-ля… Катя, как в фильме «Офицеры». «Как положено жене офицера», всегда говорила она. Моталась со мной по гарнизонам. Все невзгоды и радости делила пополам, как и по-ло-же-но офицерской жене. Не было ее рядом только, когда я служил в Афганистане и в Чечне. Ждала меня, любила, родила мне прекрасных двух дочек. Тем самым обеспечила мне надежный тыл. А иначе – какой я, на фик, танкист!!!
Командиры о командирах
Однажды я был в штабе у полковника Рудского, он в то время исполнял обязанности командира 20-й дивизии. Кстати, за день до того в местной "вечерке" мы с Еленой опубликовали статью о Сергее Бугае и его 182-м полке. Так, случайно мимо проходил полковник Бугай. "Эй, Гудериан!" - Окликнул его полковник Рудской. С тех пор в штабе корпуса с легкого руки Сергея Рудского полковника Бугая иначе как Гудерианом уже не навывали.
Офицеры корпуса:Очень важная оговорка о воинских званиях. Здесь приведен список командиров частей корпуса и названы те звания, которые офицеры имели на 12 декабря 1994 года, то есть, на момент фактического начала боевых действий в Чечне.
Многие сейчас потерялись из вида, но то, что полковничьи или генеральские погоны они все затем носили, я знаю точно.
Тема, звучащая рефреном
Самым загадочным было и остается в этой великой исторической драме следующее: зачем был расформирован 8-й корпус. Не секрет, что он был единственной боеспособной единицей во всей российской армии, к тому же имевший реальный боевой опыт вообще, и опыт военных действий в условиях ведения партизанской войны.
Не менее важно однажды докопаться до ответа на вопрос: ради какой такой великой идеи уволили офицеров, прошедших Афганистан и Чечню? Поверьте на слово, но множество локальных, подчас никем не объявленных, войн решают не только политические задачи нашего государства в том или ином регионе мира, но и являются прекрасной школой войны для офицеров служащих в формально мирной армии.
Безвременье
Страна потеряла самого видного за послевоенное время генерала и единственную боеспособную воинскую часть в стране.
Офицеров, служивших в одном строю с Рохлиным, сочли неблагонадежными. Таким образом, корпус уничтожили, а полковников либо надолго отправили учиться в военные академии (полковники Сергей Рудской, Роман Шадрин, Мансур Рафиков), либо просто уволили (полковники Виктор Бобров, Виктор Скопенко, Николай Зеленько, Николай Баталов, Сергей Бугай, генералы Владимир Киселев и Геннадий Жуков...)
